Одним из самых таинственных, непостижимых, пророческих и недостаточно изученных произведений из курса школьной программы можно назвать «маленькую трагедию» «Моцарт и Сальери» А. С. Пушкина.

Изучая аксиологемы [1, с. 65]  в творчестве Пушкина, погружаясь в систему ценностей его художественного мира, мы пришли к выводу, что в образах Моцарта и Сальери заложены не только рассуждения о губительной силе зависти, о гении и злодействе, но и другие, скрытые идеи, особенно важные для самого автора.

Чтобы вполне осознать, какую роль играет концепт «молва» в постижении идейно-художественного замысла трагедии, обратимся к историческим фактам.

Почему Пушкин заинтересовался темой Моцарта и Сальери?

До сих пор встречаются в печати и в Интернете гневные нападки на автора за то, что он не показал двух своих персонажей такими, какими они были в действительности, а в основу сюжета взял легенду, очерняющую имя Сальери. Во время работы над трагедией Пушкин написал статью «Опровержение на критики». В ней он высказал своё отношение к обвинениям: «…Обременять вымышленными ужасами исторические характеры и не мудрено и не великодушно. Клевета в поэмах всегда казалась мне непохвальною…» [2, с. 65] Известно, что работа над «Моцартом и Сальери» заняла у поэта несколько лет – с 1826 по 1830 годы он обдумывал, размышлял, тщательно собирал документальные свидетельства.

Почему Пушкин решил, что Сальери – отравитель? Эту версию многие оспаривают. В 1832 году поэт записал: «Сальери умер 8 лет назад. Некоторые немецкие журналы говорили, что на одре смерти признался он будто бы в ужасном преступлении – в отравлении великого Моцарта». Легенда об отравлении основывается и на словах Вольфганга Амадея перед смертью: «Я плохо себя чувствую, я протяну недолго; конечно, меня отравили…» [3, с. 47].

Сейчас существует три основных официальных версии причин смерти Моцарта. Идея об отравлении исключается в связи с симптомами. Но Шиндлер, секретарь Бетховена, современник Сальери, в разговорных дневниках великого композитора зафиксировал следующее: «Сальери опять плохо. Он в полном расстройстве и фантазирует, что виновен в смерти Моцарта, которого якобы отравил. Это правда, потому что он хочет признаться в этом на исповеди» [3, с. 52].

С понятием «исповедь» не стал бы шутить никто – ни отъявленный грешник, ни полусумасшедший старик – Антонио Сальери, бывший придворный композитор, друг и враг Моцарта, завидующий его славе и проживший с этим грехом тридцать три года.

Венский музыкант Иосиф Маркс рассказывал о свидетельстве известного австрийского историка музыки, профессора Гвидо Адлера (1855–1941). При изучении церковной музыки в одном венском архиве тот нашел запись исповеди Сальери (наличие таковой вполне возможно, потому как истории известны факты записи исповедей прихожан). «В документе содержались детали того, где и при каких обстоятельствах Моцарту давали медленно действующий яд. Адлер дотошно сверил по годам фактические данные записей и пришел к заключению, что исповедь Сальери совсем не «горячечный бред умирающего», как пытались представить дело его сторонники» [3, с. 38].

Сальери, мучимый раскаянием, пытался совершить самоубийство: он перерезал себе бритвой горло, но остался жив. По этому поводу остались подтверждающие записи в разговорных тетрадях Бетховена за 1823 год. Есть и другие упоминания о содержании исповеди Сальери и неудавшемся суициде.

Итак, все наперебой в Европе, а потом и в России, твердили тогда о последних днях Сальери. Может ли ошибаться народная молва?

Размышляя о значении слова «молва», можно прийти к выводу, что оно концептуально. Концепт  ̶  (от лат. conceptus - мысль - понятие) это смысловое значение имени, совокупность символов и знаков, создаваемых словом или словосочетанием и несущих целый комплекс значений, которые основаны на ассоциативном восприятии [4, с. 354]. С концептом «молва» мы встречаемся не только в произведениях Пушкина. Оно является знаковым и для романов Достоевского, Л. Толстого, повестей Лескова.

В «Толковом словаре» С. И. Ожегова находим разъяснение: «Молва – весть, вести; слухи, толки. Людская молва, что морская волна» [5, с. 354].

В Толковом словаре В. И. Даля молва определяется как «говор, слух, наслух, слава, народные толки или ходячие вести» [6, с. 743].

Наибольший интерес вызвали рассуждения о феномене молвы в работе Э. И. Худошиной (г. Новосибирск). Сравнивая романтические поэмы А. С. Пушкина «Граф Нулин» и Е. А. Баратынского «Бал», автор определяет источником сюжета молву. Героини обеих повестей в стихах – женщины, о которых говорят.

«Отсылка к молве как первоисточнику повествования является почти обязательной. Но массовая культура творила свои повести. В сущности, по законам молвы, веря в свою способность передать правду факта, не подвергая её сомнению, не отстраняя феномен молвы» [7, с. 53].

«Молва в произведениях Пушкина так же, как слава и злословье, «говорит», «твердит», «трубит», «трезвонит», «носит на своих крыльях слухи», – утверждает Э. И. Худошина. Мы вспоминаем известные строки Пушкина: «И молва трезвонить стала: дочка царская пропала!» (Сказка о спящей царевне и семи богатырях».) Молва порой как набат, как грозный колокольный перезвон, поднимает всех по тревоге.

Можно также отметить неизменное присутствие нравственной оценки народного мнения, сакральность народных толков, неудержимое распространение известия «во все концы» – «на каждый роток не накинешь платок». Так в Австрии в 1823 году уже никто не сомневался, что Сальери – отравитель Моцарта. Пушкин, понимая природу молвы, вряд ли считал это сплетнями, легендой. Он имел право выразить своё убеждение, чутьё к истине, заострить в своём произведении нравственные вопросы, важные для всех и для себя. Итак, можно считать молву источником сюжета трагедии «Моцарт и Сальери». В чём же концептуальность данного слова?

Молва становится действующим лицом уже с первой строчки «Моцарта и Сальери»:

Все говорят, нет правды на земле.

Но правды нет и выше… [8, с. 87]

«Все говорят…» Молва подчиняет, диктует свои законы, становится законодателем общественного мнения, порой подменяет истину. Мечты о славе, желание быть первым перед всеми, лучшим на своём поприще выжигали с юности душу Сальери. Чтобы все его знали, славили, говорили о нём, толковали… Быть у всех на слуху – его заветное желание. «Я наконец в искусстве безграничном // достигнул степени высокой. Слава мне улыбнулась... Я счастлив был: я наслаждался // своим трудом, успехом, славой…» Мы делаем выводы, что молва и слава здесь идентичны для Сальери.

Пушкин показывает, как постепенно чувство зависти чёрной змеей окружает сердце Сальери:

…О небо!

Где ж правота, когда священный дар,

Когда бессмертный гений – не в награду

Любви горящей, самоотверженья,

Трудов, усердия, молений послан –

А озаряет голову безумца,

Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт! [8, с. 89].

Сальери мучительно завидует тому, что все твердят о гении Моцарта, забыв о заслугах труженика.

Концепт молвы ещё дважды появится в произведении. Молва разносит слухи, что Бомарше стал отравителем:

Ах, правда ли, Сальери,

Что Бомарше кого-то отравил?

Образ молвы замыкает повествование «маленькой трагедии»:

А Бонаротти? Или это сказки

Тупой, бессмысленной толпы – и не был

Убийцею создатель Ватикана? [8, с. 94].

Верить или не верить молве – таким вопросом заканчивает Пушкин историю Моцарта и Сальери. Если верить, что «дыма без огня не бывает», то нужно поверить и истине пушкинского Моцарта, что «гений и злодейство – две вещи несовместные».

«Но неужель он прав, // и я не гений?» [8, с. 94] – Сальери не может в это поверить и мрачно раздумывает над главными для себя вопросами. Мы также по-своему можем на них ответить. Но Пушкин своё мнение уже сказал – прямо и однозначно.

Мы вспоминаем, какую роль суждено было сыграть молве в последний год жизни Пушкина – и ещё больше понимаем судьбоносность некоторых событий. Преследуемый в обществе косыми, завистливыми взглядами, поэт становится мишенью для насмешек, сплетен и пересудов. Недоброжелатели поэта, подстрекаемые графом Уваровым и министром просвещения Нессельроде, готовят в сговоре с масонской ложей очередную интригу. Объект для обсуждения был выбран прекрасно – любимая жена. Удар пришёлся по самому больному: честь жены, честь семьи, честь имени. «Честь и имя – вот всё, что у меня осталось, что я могу передать своим детям, » – пишет он в письме своему другу и постоянному корреспонденту П. А. Вяземскому. Понимая, что выход из ситуации только один, Пушкин готов к дуэли, к смерти. Героически переживая смертельное ранение, он уходит из жизни смиренным христианином. «Пал, оклеветанный молвой…» – гневно напишет Лермонтов - и отправится в ссылку, ибо не мог молчать. Пал, чтобы остаться в нашей памяти светлым гением, убеждённым, что честь дороже творчества и самой жизни.

Прослеживая судьбы Пушкина и Моцарта, можно увидеть некоторое сходство. Ранняя смерть, оба жертвы заговора, орудием заговора для обоих стали нежно, безумно любимые жёны (Констанция Моцарт увлеклась учеником мужа, Зюсмайром, который периодически давал своему учителю по настоянию Сальери порцию ртутной настойки высокой концентрации). Оба испытали на себе разрушительную, губительную силу зависти и подлости (известно, что чужие творческие удачи вызывали у Сальери глубокое раздражение и стремление противодействия). Младший сын Констанцы, музыкант Франц Ксавер Вольфганг Моцарт, говорил: «Столь великим, как отец, мне, конечно же, не стать, а посему нечего опасаться и завистников, которые могли бы посягнуть на мою жизнь» [3, с. 54].

Недоброжелательство и месть представителей масонской ложи (мировоззренческие расхождения между композитором и орденом достигли своего накала в 1791 году; именно в этих расхождениях некоторые исследователи видят причину ранней смерти Моцарта). Движущей силой поворотов судьбы стала молва. Мучительный конец – и христианское смирение, терпение своей участи, вера в предначертанную судьбу. Известны слова Моцарта о своей смерти: «Никому не измерить своих дней, нужно смириться. Пусть будет то, чего желает провидение...» [3, с. 59].

Гениальность от Бога, понимание своей гениальности, постижение высшей гармонии, недоступной простым смертным. Опасность забвения – и вечное преклонение потомков перед божественным даром, перед образцами человеческого творчества.

Видимо, Пушкин почувствовал родственную душу гения, все обстоятельства, которые сложились вокруг него, и вероятность подобных обстоятельств для другого Избранного, и величие Гения, который потрясает не только своими произведениями, но и самой смертью.

Пушкинская трагедия «Моцарт и Сальери» никого не оставляет равнодушным со времени выхода в свет. По сей день ведутся споры и продолжаются упрёки в адрес Пушкина. Но одно несомненно: трагедия послужила сильнейшим импульсом для исследований обстоятельств гибели Моцарта. Он приковал миллионы взглядов и сердец к этой истории. Как писал Д. Кернер: «Если бы Пушкин не запечатлел преступление Сальери в своей трагедии, над которой он работал много лет, то загадка смерти величайшего композитора Запада так и не получила бы разрешения» [9, с. 94].

1   Выжлецов Г.П. Аксиология культуры. – СПб., 1996. – 148 с.

2. Пушкин, А. С. Собр. соч. В 10 т. Т. 6 [Текст] / А. С. Пушкин. – М. : ГИХЛ, 1974–1978. – 301 с.
3. Сергеев, А. Моцарт [Текст] / А. Сергеев. – М. : Белый город, 2006. – 128 с.

5 Ожегов, С. И. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений [Текст] / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. – М. : Азбуковник, 1999. – 944 с.

         6  Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 2 т. Т.          1: А–О [Текст] / В. И. Даль. – М. : ОЛМА-ПРЕСС, 2002. – 1280 с.

7  Худошина, Э. И. Феномен молвы и жанр романтической поэмы [Текст] / Э. И. Худошина // Опыты изучения поэмы. –2011. – С. 199–205.

8. Пушкин, А. С. Маленькие трагедии / А. С. Пушкин. – Томск : ТомСувенир, 2013. – 192 с.
9. Дальхов, Й. Хроника последних лет жизни и смерть. Моцарт [Текст] / Й. Дальхов, Г. Дуда, Д. Кернер. ; пер. с нем. М. Вброда. – М. : Музыка, 1991. – 213 с.