Рассказ
«Стоящие насмерть во имя жизни»
Выжженное разрывами и горящим мазутом поле. Дым над почерневшей от огня техникой.
Сотни бойцов на земле, замерших навсегда после этого боя под Воронежем.
Медсестры озабоченно осматривают уцелевших, принимают решение, куда их
транспортировать. Командиры взводов подсчитывают потери, устанавливают поименно
убитых и раненых. Получивших ранение грузят на полковой ЗИС.
– Рудомаха, передай в штаб сводку... Боевые потери, - лейтенант Захидов досадливо
сморщился.
За год на фронте он не мог привыкнуть к этой тяжелой обязанности: отчитываться о
«безвозвратных потерях» для армии. И казенное слово не могло загладить гнетущего чувства
вины перед теми, кто уже никогда не встанет, не пойдет в атаку, не увидит своих родных.
Лейтенант еще раз обвел долгим безнадежным взглядом всех, кого похоронная команда
успела вытащить до нового обстрела. Пропитанные кровью гимнастерки, заляпанные сапоги,
пробитые каски, оцепеневшие руки, из которых с трудом удавалось вытащить автомат.
– Всё, поехали...-- махнув рукой, лейтенант запрыгнул в кабину рядом с шофером. – В
госпиталь.
Летом 1942 года решалась судьба советского народа. На Волге начиналась
Сталинградская битва. Но одновременно противник решил нанести главный удар на стыке
двух советских фронтов: Брянского и Юго-Западного. Фашисты собрали мощную
группировку войск и нанесли сокрушительный удар, наступая на Воронеж, рассчитывая
отрезать и уничтожить большое количество «живой силы» советских войск. Операция под
кодовым названием «Блау» была неожиданностью для нашего командования. Понимая
важность операции, в стратегию боевых действий внесли изменения. В бой были брошены
спешно сформированные батальоны, подтягивались резервные войска. В атаку их посылали
прямо «с колёс». Рассчитывая обескровить значительные силы русских, фашисты сильно
надеялись на успех этой операции.
Но войска, сосредоточенные к северу от Воронежа, прибыли вовремя. К городу
направили 159-ю стрелковую дивизию, которая почти полностью состояла из уральцев.
Город бился не на жизнь, а на смерть. Ожесточенные уличные бои не смолкали ни днём, ни
ночью. Бойцы Красной Армии и горожане бросались в рукопашную порой за каждый дом.
Радиосводки были лаконичны: «Упорные бои в районе Воронежа...»
...Женщины никак не могли отойти от сложенных в ряд тел погибших в недавнем бою.
Любовь Петровна застыла перед ними, не в силах сдвинуться с места. «Вот так и Васятку
моего... уложат где-нибудь...Сыночек, сыночек мой! Что же ты не пишешь? Где ты, соколик
мой! Четыре месяца почтальон меня обходит, глаза отводит...»
Вдруг взгляд остановился на фигуре молодого черноволосого бойца, лежащего между
тел. Рука... Рука пошевелилась, пальцы дрогнули. Любовь Петровна, как коршун, впилась
взглядом в его лицо. Губы бойца чуть приоткрылись...
– Бабоньки, ведь живой! Живой ведь он! Смотрите!.. Медсестру! Медсестру скорей!
Так вернулся к жизни гвардии старшина Шабанов Рахим Мухаметович – до войны
учитель сельской школы, пулемётчик и разведчик, мой прадедушка, получивший тяжелые
ранения в боях за Воронеж.
По семейным преданиям известно, что два месяца провел он в госпитале. Потянулись
дни тяжелого забытья, горячки и лихорадочного бреда. Когда очнулся, глаза стали различать
предметы, увидел склоненную над собой седоватую голову, услышал ласковое: «Очнулся,
касатик! Долго же ты с ней боролся, с костлявой-то! Ну, что? Будем жить?» Женщина
радостно улыбалась, лучики-морщинки делали её лицо похожим на весеннее солнышко,
такое же мягкое и теплое.
Любовь Петровна приняла в нем самое горячее участие. Какая-то слепая уверенность, что
вот так же и её Васятке кто-то должен помочь, гнала её почти каждый день в госпиталь —
посмотреть на спасенного ею парнишку: подать ему воды, положить на горячий лоб
намоченный лоскут. Так и сидела, вглядываясь в молодое лицо, сосредоточенно вздыхая.
Постепенно, не сразу возвращалась жизненная энергия к старшине. Капля по капле
набирался он силы. Военные хирурги творили чудеса. Но от таких ранений сразу не отходят.
Еле-еле заживал живот. Нога была прооперирована и очень ныла. Приходилось все это
терпеть. И есть по ложечке разваренную овсянку, которой кормила заботливая Любовь
Петровна. Его руки были слабы и ничего не держали. И вот пришел день, когда он, опираясь
на подушку, смог полулёжа написать на клочке бумаги первое письмо о том, что жив, своей
юной жене, красавице Кашифе с годовалым сыном на руках.
А что же Кашифа? Никто не знает, что она пережила, когда почтальон вручил ей
похоронку. Никто не рассказывал, как она кричала и плакала, когда прочитала страшные
слова: «Ваш муж погиб смертью храбрых в боях под Воронежем...» Рассказывали только,
что тогда она сама еле выжила от перенесенного горя. Но надо было выживать – самой,
оставшейся без родителей, с ребенком на руках.
У нас сейчас осталось лишь несколько писем, которые можно прочитать. Очень теплых,
наполненных любовью писем Шабанова Рахима к своей жене, написанных в перерывах
между боями.
« Здравствуй, Кашифа! От всей души передаю привет тебе, сыну, родным, соседям!» –
писал он удивительно красивым, округлым почерком с изящными завитушками. До войны
он был учителем рисования, истории, географии и русского языка. Первую букву он
разрисовывал, как буквицу в древних летописях. И в этой узорной буквице я чувствую,
какой любовью дышат его строки, как раскрывается невысказанное в заветных фронтовых
треугольничках, проверяемых посторонними людьми.
« Кашифа, прошу тебя, береги сына, я скоро вернусь, и мы снова заживем, как раньше,
хорошо и красиво.
У меня как? Война есть война, если газеты читаешь, сама, наверное, понимаешь...»
Мудро и скупо расходуются слова на самое главное – весть о себе с фронта. Самое главное –
жив, пишу своею рукою, люблю, думаю о родных и гоню фашистов с родной земли.
Остальное – между строк. «Заживем хорошо и красиво...» Я смотрю на фотографии
прабабушки и прадедушки, сделанные до войны. Красивые, статные, черноволосые и
белолицые, они были удивительно гармоничной парой. Правильные черты лица Рахима
Мухаметовича и элегантный костюм делали его похожим на артиста. Кашифа – сама
доброта, обаяние и приветливость. Они умели тогда жить хорошо и красиво...
О чем думал мой прадед, заживляя свои раны в ту осень 1942 года? Война настойчиво
стучалась во все двери и окна далекой канонадой, сводками с фронта, известиями о
погибших. Но я верю, он грезил своей родиной, вспоминал близких. И наполнялась грудь
запахом медвяных трав его башкирской деревни, и вставали перед глазами зеленые сочные
луга с пасущимися стадами. А в березовом лесу белые шелковые стволы перемежались с
пушистыми елочками; в тени молочно-белых красавиц качали головками крупные голубые
колокольчики, а на солнечных полянках зеленели островки земляники, которая так нежно и
терпко пахнет в полдень. Нет, красивее этой земли он не видал ничего на свете! Это её он
рисовал на своих полотнах... Это березовый лес звенел птичьими перепевами и звал его к
себе. Но дорога к нему будет долгой. И сложной.
Сразу после госпиталя пулемётчика, разведчика и картографа Шабанова Рахима
отправили на оборону Сталинграда. И после битвы за Сталинград, еще одного ранения, его
ждал путь освобождения Украины, форсирование реки Буг, взятие Будапешта, Австрия. За
доблесть и мужество, проявленные в сражениях, Шабанов Рахим Мухаметович был
награжден пятью боевыми медалями: «За оборону Сталинграда», «За отвагу», «За боевые
заслуги», «За взятие Будапешта», «За победу над Германией». Последний город Австрии, где
находились части 57 армии сразу после войны – это Цельтвег. 8 июня 1945 года нашим
войскам разрешили возвращаться домой. Домой!
Впереди была целая жизнь! Большая, дружная семья – его любимая Кашифа станет
матерью шестерых детей: Раиль, Зиля, Рафаэль, Резеда, Айрат, Марат. Впереди была долгая
и успешная работа в школе. Нешуточное домашнее хозяйство: коровы, овцы, гуси, пасека,
огород. Мастерская, где так легко пишутся картины. И зелёный душистый луг. И березово-
еловый лес с синими колокольчиками. И голубое бескрайнее небо, которое подарило ему
ЖИЗНЬ.
|